Как будто не выходной брала, а целый отпуск. За целый день беготни и ответственных заданий Регана пару раз забывалась и чуть не представлялась девичьей фамилией, правда, вроде вовремя кусала себя за язык и поправлялась. Жизнь, меж тем, всего лишь вернулась в привычное русло окончательно и теперь сном казались волшебные три дня, проведенные с Ником. Нет, логически-то Регана понимала, что все случилось на самом деле, но насущные рабочие вопросы быстро оттеснили последние события и заставили отвлечься.
С утра пораньше ответственное интервью, почему-то порученное ей, когда рвалось столько других сотрудников. Хотя, конечно, понятно, почему. Видимо, какая-то из сторон, либо персона, либо редакция, захотели, чтобы именно это интервью оказалось выпущено в очень определенном и узнаваемом стиле. Регана таковым обладала и на фоне всех перепалок с отделом стилистики как-то забывала, что ее за него и ценят.
Потом еще мелочи, вынудившие побегать и совсем не успеть ни поработать бок о бок с любимым мужем (интересно же, какой он в работе), ни поесть, но к этому она и правда привыкла.
Закончив со всеми отчетами, уже по пути выяснила, что Никлас ушел из редакции. Регана тоже не стала просто так лишний раз кататься до нее, а поехала напрямую домой. Еще в лифте ей пришла в голову забавная мысль, которую получилось реализовать сразу, как пискнул замок на двери.
– Дорогой, я дома! – с той же самой слащавой интонацией, как в стереотипных фильмах. Регана сама же и усмехнулась, – До чего ж фальшиво звучит.
Не услышав реакции и заметив, что муж даже не обернулся, она тоже замерла, отступив обратно к порогу. С людьми ее интуиция могла глохнуть сколько угодно, но с атмосферой чутье работало, как у животных. Улыбка сползла с лица, мышцы напряглись, тело готовилось в любой момент сорваться с места и куда-нибудь отступать, возможно, даже бегом.
– Что случилось?

Регана не столько подошла, сколько медленно подкралась, внимательно глядя в лицо Никласа. Улыбка, протянутая рука, прикосновение, поцелуй – все это помогло несколько успокоиться, но она все равно ощущала, что чутье не слишком обмануло. Возможно, оно переусердствовало и раздуло из мухи слона, но не совсем безосновательно.
То, что Ник начал с заверений в любви – это очень приятно, но скорее добавляло назойливого и необъяснимого осязания каких-то перемен в атмосфере, чем рассеивало их. Регана ласково улыбнулась (то, что у нее считалось ласковой улыбкой), хотя ее взгляд оставался скорее пытливым. Она надеялась хоть по глазам прочитать, что же такое произошло всего за один день, который они провели не так неразлучно, как предыдущие. Но не получалось. Почерк неразборчивый. 
В ответ на прищур мужа не мене иронично хмыкнула:
– Ну, ты все-таки не все обо мне знал, когда обрекал себя на... Меня, – она самодовольно улыбнулась, поворачиваясь боком и кладя ноги Нику на колени. Собственно, сама она меньше всего хотела думать, что изменилось что-то в его отношении к ней, но и помимо этого в оснащенной неплохим воображением голове проносились очень разные варианты того, "что случилось".
Вопрос ее удивил, она непонимающе нахмурилась.
– Э... Да, Кармайкл, – Регана неуверенно улыбнулась, явно не понимая сути заданной головоломки, – Я вроде не так давно ее сменила, чтобы забыть, – она усмехнулась и пожала плечами, посмотрела в пустоту, вспоминая то детство, которое могла. Нет, она помнила, как очень манерные учителя обращались к ней только по этой фамилии. Снова помотала головой:
– В Учреждении меня на это имя регистрировали.

А что до Учреждения? До него только смутные тени воспоминаний, те самые, которые растворяются, стоит только о них подумать, стоить только попытаться разглядеть блеклые образы. Психологи и прочий персонал Учреждения рассказывали только то, что пятилетнюю Регану туда привели и оставили. Родители по какой-то только им известной причине не пожелали с ней больше возиться. А нужны ли такие родители, которые в тяжелую пору жизни просто отказываются от лишней ответственности? Потому она позже их и не искала.
Жизни до пяти лет Регана не помнила. Специалисты говорили ей, что сознание само по себе подавляет воспоминания слишком тяжелые, которыми, должно быть, ранние ее годы оказались богаты. С одной стороны, здорово было бы что-то прояснить, а с другой... Раз уж в итоге так все закончилось, может, оно и к лучшему, что она ничего не помнит.
Регана не взяла таблетку из рук Ника, просто читала. Снова нахмурилась и напряглась всем телом. Фотографии мистера и миссис Роуз растревожили что-то в голове, парящие на задворках тени проступили как будто отчетливее, но все равно оставались лишь тенями. Она попыталась подумать о них, и они опять улетучились, как не было. Она все смотрела и смотрела.
Складывала два и два, понимала, чем был продиктован вопрос Никласа про фамилию.
Должно быть, это ее родители. Женщина даже чем-то похожа. Во взгляде те же озорные огоньки, только на тот момент еще, видимо, счастливые. Лицо мужчины было знакомым, и даже не очень смутно. Регана пишет и о политике тоже, неплохо знает портреты руководящих шишек страны. И портрет министра обороны всегда казался знакомым. Она раньше отмахивалась от этого ощущения, списывала на беспочвенное дежавю, а теперь...
Теперь ее в первую очередь волновал совсем другой вопрос. Насмотревшись в экран, Регана медленно убрала ноги с коленей Ника. В ее взгляде отразилось все сразу – и непонимание, и смятение, и... Да, откровенное подозрение.
– Откуда это у тебя? – она снова посмотрела на экран, который секунду спустя погас, – Может, это даже не про меня. Я не единственная Регана, а фотографии тут совсем детские.

Регана выслушала и встала, отходя не на другой конец комнаты, хотя тут до него недалеко. Она отвернулась к окну, обхватила себя руками, сжала изо всех сил, успокаивая воображаемую дрожь. Сжала зубы, закрыла глаза на мгновение. Резко обернулась обратно к Никласу, глядя на него пытливо и как будто собираясь что-то сказать, но снова отвернулась. Взялась руками за голову, провела по волосам.
Все слишком хорошо сложилось. Слишком быстро. Пьяная от влюбленности и похоти Регана три дня назад смогла допустить только сбивчивые мысли о том, как это знакомство и бракосочетание выглядит на фоне обычного, среднестатистического развития отношений. Да, она не верила, что такая совместимость бывает, но кроме лиричного объяснения про любовь с первого взгляда есть еще жестокое, что Никласу действительно все равно, какая она в жизни, он стерпит ради работы и будет подыгрывать этой идиллии ради выполнения задания. Регана бы даже не удивилась, что ее сексуальные пристрастия по каким-нибудь психологическим тестам вычислили и проинструктировали сотрудника. То-то тяжелая работа, днями из постели не вылезать.
Она судорожно вспоминала день, когда вызывалась поехать делать интервью. Она вызывалась или ей предложили? Она сама попросила, как только узнала, что такая тема есть, или начальство как будто случайно позабыло отдать это задание на планерке, а она как бы вызвалась, раз уж была ближе всех? От того, что не менее вероятен второй вариант, она впадала в сомнения, а от того, что не помнит точно – в настоящую панику.
А потом действительно ли она проявила инициативу к флирту или это Никлас так правильно все выстроил, а встреча на ринге только ускорила процесс? Их же там в Службе натаскивают играть заданную роль до победного конца, обучают тонкостям манипуляции, вычислять самые мелочные мелочи и использовать их  в свою пользу. Регана не знала этого точно, но могла предположить.
Могла предположить настолько, что теперь держалась за голову, вспоминала свое поведение по минутам, не знала, может ли доверять самой себе, еле сдерживала слезы вперемешку с отчаянным криком. Или те случайные посетители в баре, которые рассказали про бои, тоже подстроенные? Потом еще этот его друг священник, который не задал ни одного вопроса. Предложение, сделанное так второпях и так же второпях реализованное, чтобы получить совершенно легальный повод жить в одной квартире, объединить счета и отслеживать. Деньги, которых "чудом" хватило и на кольцо, и на новую не самую стандартную квартиру, и на покупки еще потом, и все в один день. Сами сроки служили отвлекающим маневром. Ну да, ну вот он такой же особенный, как она, такой же безбашенный, нашлись два одиночества.
И при всем при этом она все равно безумно его любила. Больнее всего будут даже не попытки перетянуть ее на сторону какой-то эфемерной оппозиции и потом под тем же предлогом посадить или убить, больнее всего будет узнать, что он ничего к ней не чувствует. Регана зажала рот рукой, боясь, что закричит или заплачет. Бежать некуда. Поговорить не с кем. Собственные мысли путаются и не знаешь, которой верить. Или это так ее пытаются сломать. Чтобы она не писала больше так, как пишет. Первой проверкой и была статья про типографию, ведь там тоже она в конце чего-то ляпнула нелицеприятное.
Доигралась. Слишком долго огрызалась и дразнилась, и теперь придется расплачиваться. Она снова повернулась к Никласу, глядя вызывающе, но с бесконечным страданием в глазах.
–Нет... Нет, это ты. Ты работаешь на Службу безопасности, тебя приставили ко мне из-за того, как и что я пишу, и теперь ты хочешь склонить меня согласиться на это, чтобы проверить мою лояльность, – она укусила губу, чтобы удержать слезы, и кивнула на его таблетку: – Никакой оппозиции я не знаю, а Службе раз плюнуть добыть такую информацию.
Чего она надеялась добиться, вот так выплескивая свое параноидальное сознание? У нее ни доказательств, ничего, кроме мечущихся страхов. Но такой шаблон объяснял все. И такое исключительное совпадение взаимных чувств, и готовность Ника не раздумывая сорваться с места и жить с ней, и скорую свадьбу, и бюджет, и его устройство на работу с пол плевка, и место за соседним столом. Только лишнее подтверждение, что никто в здравом уме и твердой памяти, а не ради выполнения задания Службы, не станет обрекать себя на нее.

Брыкаться и вырываться из объятий сил не было, они все ушли на внутренние терзания и сомнения. Регана сперва стояла, как вкопанная, а потом жадно, будто соскучилась, обняла Ника в ответ. Слезы так и не потекли, только зубы сжались почти до скрежета. Она стискивала его так сильно, как только могла.
А что ей еще делать? Инстинкт молчал. Любовь нельзя проверять, только чувствовать и верить. Не зная, что творится в голове Никласа и кто он такой на самом деле, Регана могла только более-менее точно ощутить искренность в его прикосновениях. Конечно, можно было и в ней сомневаться, можно было продолжать возносить актерскую школу Службы, но для этого Регане слишком сильно не хотелось терять Ника. Переиграть целую организацию ей одной едва ли выйдет, особенно при таких чувствах.
У нее в любом случае выбора не так много. Можно поверить сейчас и не факт, что обмануться потом, а можно, как он и сказал, позвонить в полицию и тогда она снова останется одна. Нет, мысль остаться без Никласа по собственной инициативе была куда более невыносимой, чем мысль быть арестованной за измену государству. Публичное сожжение на костре и то казалось более приятной, теплой перспективой.
– Я не хочу в это верить, – она потерлась лицом о его шею, – Я не хочу тебя терять.
Она долго еще обнимала его сама, прижимала к себе, готовясь... А черт его знает, к чему готовясь. Ко всему сразу. Даже к тому, что ее придут арестовывать, буквально выдергивая из его объятий, хотя логически-то понимала, что до сих пор не сказала ничего противозаконного.
Чуть отстранившись, Регана подняла на него взгляд, погладила по лицу, коснулась лбом его лба.
До нее постепенно доходило, что если Никлас говорит правду, то сам тоже подставляется под удар. Доверяет. А значит надо тоже довериться, потому что кроме него у нее никого нет, а с ним... Пока вместе, будь что будет. Регана снова посмотрела ему в глаза, уже гораздо мягче и доверчивее.
– Я с тобой.

Регане очень нравилось вот так сидеть на кухонном столе и служить музой кулинарных искусств. И она безмерно радовалась – миновал тяжелый момент смятения и принятия решения, хотя, разумеется, осадок остался. И общая тайна уже начинала давить, несмотря на то, что Регана пока выяснила только общую концепцию, никаких деталей и имен. Кроме того, что у этой оппозиции есть доступ к очень интересным и наверняка неплохо оберегаемым файлам.
Она еще толком не знала, как сама относится к идее оппозиции, тем более такой, о которой рада будет услышать полиция. У Реганы, без сомнения, были претензии к нынешнему режиму и государству, но к какому режиму и государству их не бывает? Достаточно ли весомый у нее повод взять на себя все тот же образ жизни – с оглядкой, постоянной осторожностью в словах, действиях, даже мыслях, иногда провоцирующих и слова, и действия?
Прочитать свидетельство о рождении и прилагающиеся документы до конца она не успела и, собственно, информация об именах родителей почти ничего не меняла, те же люди с тем же успехом могли от нее отказаться. Регана никогда не предполагала, что ей когда-нибудь выдастся возможность перейти от слов, которые она выбирает для своих статей, к делу. Не представляла, какой полезной для оппозиции деятельностью занимается Никлас, хотя почти непрерывно наблюдала его последние дни и ни разу не увидела ничего необычного. Во всяком случае такого, что показалось бы необычным на фоне свадьбы на следующий день после знакомства и всего остального.
Озорной улыбкой откликаясь на случайные-намеренные прикосновения, Регана тоже оттесняла все эти мысли, давала им уложиться. С интересом вытянула шею и принюхалась, когда Ник открыл духовку.
– А что на ужин? – она любопытствовала вполне искренне, сама редко готовила, а уж из знакомых ее никто собственноручной стряпней не кормил. Взяв стакан с соком, притянула Никласа еще поближе, с невинной улыбкой стискивая и бедрами тоже. Слишком долго откладывать животрепещущую тему они не смогут, но после долгого дня, проведенного в кои то веки совсем отдельно, нужно было и понежиться тоже.

Попробовала. Вернее, сначала взяла вилку, критически осмотрела то, что на нее наколота, вдохнула аромат, с комично-серьезным видом попыталась насладиться букетом запахов, потом наконец попробовала. Вкусно, даже очень. У Реганы не было тетушки (такой, которая бы готовила изумительные и одновременно простые блюда, а не лезла в кресло Премьера) и потому она могла сравнивать только с едой казенного производства. Еще жуя, она с удовольствием зажмурилась и улыбнулась.
– Вкусно, очень, – бесцеремонно отобрав вилку обратно, наколола на нее еще кусок, побольше, потому что за день опять существовала только на подхваченном на хожу кофе и яблоке, и теперь, когда улеглись вспыхнувшие раньше эмоции, ощутила изрядный голод, – А твоя тетушка случайно не прививала тебе такой чудесной привычки, как, например, печь вишневые пироги по воскресеньям? Я готова помогать, как обычно.
Она хитро улыбнулась, отправила в рот еще кусочек, а прожевав, дотянулась поцеловать Ника.
– Так вкуснее, – усмехнувшись, отдала вилку и взялась за стакан.
Вопрос был такой же милый и такой же непривычный, как фраза "дорогой, я дома" с порога. Регана пожала плечами.
– Как обычно, суматошно. С утра интервью, потом беготня по остальным материалам, – она махнула рукой, обозначая, что ничего интересного или из ряда вон не произошло, даже несмотря на то, что Элфрида Роуз может в итоге оказаться ее теткой. Пока никто, вроде бы, ничего не заметил и интервью прошло как любая другая встреча журналиста и политика.
– А большеглазая шатенка это, наверное... Рут? Выглядит так, будто заточена писать про котяток и радугу? Надо же, я думала ее перевели уже... И как тебе редакция? – пока Ник отвечал, Регана снова забрала у него вилку.

– Между прочим, у меня получаются отличные тосты, – Регана откликнулась театрально невозмутимо и гордо, оппонент совсем не смог задеть ее кулинарное достоинство, –Я даже скоро думаю перейти к замороженным вафлям, – на вопрос о предпочтении определенных пирогов только пожала плечами, дожевывая очередной кусок, –Просто вишню люблю.
Какой там может быть символизм, едва в Учреждении хоть и была качественной, но крайне редко западала в душу удачными вкусовыми сочетаниями. Горячо и много. А по воскресеньям были не пироги, а так, булочки с сахарной пудрой и химическим ванильным кремом.
Регана могла бы и поревновать, но... Но не к Рут же, в самом деле. Вообще, когда мысль – не только сегодня, а вообще – почему-то увиливала в сторону вопроса ревности, то Регана ощущала на удивление мало беспокойства. И потому, что с самооценкой порядок, и потому, что Ник сделал ей предложение дважды в сутки. Поэтому ревность, видимо, понимая свою бесперспективность, больше не предпринимала попыток подкрасться незаметно.
Вместо этого Регана только понимающе кивнула, догадываясь, что Никласу еще неделю, а то и две понадобится на сносное освоение огромного здания и скопищ народа. Во всяком случае, отдельных ключевых локаций и не менее ключевых людей. Главред, само собой, его секретарь, через которого назначать встречи, секретарша того отдела, в котором они работали, самые расторопные из редакторов и корректоров. Да что там, она сама помнила по именам далеко не всех в общем зале, где работала.
Когда Ник в очередной раз предложил вилку, помотала головой, а потом озорно усмехнулась:
–Технику тебе надо будет на ком-нибудь опробовать. Я готова записаться в добровольцы, – некоторое самолюбование было ей совсем не чуждо, совсем, –Почти бескорыстно.

– Душу, тело, я хочу все и сразу, – Регана смотрела в ответ влюбленно, самодовольно и голодно, но на случай такого голода у тетушки Ника едва ли нашлись бы рецепты. Хотя...
Глядя на него, допивая сок, она все равно, конечно, думала все о том же. О чем говорили десять минут назад, что заставило ее сомневаться в нем, в себе, в них. Понятия не имела, во что ввязывается. Пока не спросит, будет только гадать о масштабе деятельности. И во всяком случае первое время будет постоянно опасаться. За себя, за него. С годами, пока росла в Учреждении и потом училась в колледже и университете она все же нащупала для себя какие-то рамки. Несмотря на резкость ее статей, совсем уж богохульством или агитацией они не были. В лучшем случае откровенная критика, порой, возможно, даже более колючая, чем могла бы быть.
Регана писала о политике, но не ввязывалась сама. На своем веку видела только один режим, видела его недостатки, но вынуждена была признавать и достоинства. Мысль о том, чтобы перестать быть наблюдателем со стороны, перерасти в подпольного активиста, предпринимать какие-то практические шаги...
Она не боялась, но некоторое малодушное опасение, конечно, имело место. Жизнь, в конце концов, не была невыносима.
– И я тебя люблю, – задумавшись обо всем об этом, Регана даже не попыталась удержать Ника в объятиях. Еще понаблюдала за ним, собираясь с духом. Все равно долго откладывать смысла нет, ну слон же в комнате, право слово.
– Ну так... Эта... Оппозиция, – она произнесла эти слова очень осторожно, и сразу замолчала с вопросительной интонацией на лице, но не зная, как именно лучше сформулировать вопрос.

Слушая внимательно, не перебивая, и глядя так же сосредоточенно, Регана испытывала не в последнюю очередь облегчение. Взрывы – не их рук дело. Если сейчас основной задачей остаются душеспасительные беседы и выявление единомышленников, то это даже интересно. Тем более, что цели и вправду благородные, пусть и сложные. Функционеров хоть и мало, но в их руках сконцентрировано немало возможностей. Они не угнетают остальных людей намеренно, но за их счет все же некоторые условия жизни не так радужны, как могли бы быть.
– Ну, почему не понравится... – Регана криво усмехнулась и повела плечами, – Понравилось бы гораздо меньше, будь деятельность масштабная, но бездумная и опрометчивая. Фанатичная. Если бы ты хранил оружие и ходил отстреливать функционеров по одному. Особенно, если бы не возвращался к ужину, – у нее прекрасно получалось шутить с самым сосредоточенным лицом. Так же, как на работе, не стеснялась ни выражений, ни иронии.
Охотно сжав его ладонь в ответ, она некоторое время смотрела перед собой, раздумывая об услышанном. Тихая агитация, разговоры, в ходе которых аккуратно выясняются взгляды. Это даже не совсем противозаконно. Думать пока еще не запрещено, мысль не прослушивают. О том, какие запланированы дальнейшие действия и как они будут организованы, все равно пока можно только гадать.
– А еще у них есть доступ к свидетельствам о рождении, даже в семьях политиков, – она улыбнулась, мимолетно поцеловала Ника в кончик носа, но такой озорной жест чудно сочетался с серьезностью: – Ты не знаешь хоть примерно, сколько уже набралось той оппозиции?
Одинаково возможно, что это тусовка из десятка человек или таки полноценная организация с сотнями участников, не подозревающих друг о друге. Едва ли оппозиция скоро сможет и захочет объявить о себе открыто. Одно приложение для таблетки – вот и все, единственное смутное доказательство, несколько строк кода. Оно и разумно, конечно, для символики, флагов, татуировок всем участникам и прочей специфики еще рано.
– Кстати, они уже знают обо мне, о нас. Я согласилась. Теперь что? – Регана улыбнулась, и пока говорила дальше, улыбка становилась все более наигранно-драматичной: –Мне надо познакомиться с кем-то, подписаться где-нибудь, пройти обряд инициации, принести клятву на крови?

Регана с удовольствием прижалась к мужу поближе. Если он и вправду не работает на Службу, то пока как будто все не так кардинально. Связных мало, информации мало. У Оруэлла нечто подобное, конечно, неважно закончилось... Но об этом Регана предпочла не думать. Думала, если вот так, по крупинке действительно собраны десятки тысяч... Когда же они начали, интересно? Кто руководит? Как отбираются кандидаты? Как проверяются? Как контролируются?..
Взыграло журналистское, а не шпионское начало, стало любопытно просто докопаться до самой сути структуры, до самой важной шишки всея этой оппозиции. Хотя, скорее до важных шишек, наверное. Оппозиция обычно любит демократию, едва ли там все замыкается на одного человека. Впрочем, тем больше хотелось все это выяснить. Понятно, что в газету об этом не напишешь, но Регане были свойственны и бескорыстные, совершенно не тщеславные пытливость и интерес к устройству всего окружающего мира, того, который построен людьми, пусть даже иногда только в их головах.
– А чем ты им помогаешь? – потершись щекой о его плечо, она невозмутимо положила ладонь на его бедро, принимаясь вполне целенаправленно поглаживать, а лицом оставаясь совершенно серьезной. Все-таки, глубокую, ответственную тему обсуждают. И подняли еще вторую, не менее ответственную.
На вопрос о родителях Регана первым делом пожала плечами, даже дернула верхней губой, выражая равнодушие с негативным оттенком. Несмотря на то, что родители оказались людьми небезызвестными, они все равно когда-то от нее отказались. А не они, так другие родственники. Дядюшка, например, который, видимо, близнец отца. Подумав немного, Регана все же довольно ровным, почти безразличным голосом произнесла:
– Ну... Попроси, – на самом деле, интересно, конечно, хотя бы все из того же любопытства, – Едва ли там найдут, почему они от меня отказались, но пусть поищут.

Если вся их дальнейшая супружеская жизнь будет проистекать вот в таком же духе – сидеть на кухонном столе, обсуждать шаги до государственного переворота и при этом невозмутимо друг с другом заигрывать и соблазнять – пожалуй, их брак можно уже сейчас со спокойной совестью объявить удачным и счастливым.
– Как у тебя много полезных талантов, – поцеловав в ответ, Регана еще коротко коснулась губами уголка его рта, щеки, шеи у самого уха. Несильно куснув мочку, отстранилась с хитрой улыбкой, продолжая разговор, как ни в чем не бывало.
Она иногда бывает совсем бессердечной.
– А кто наш... Ну, пока еще только твой связной? – знала, что могла пока получить лишь очень мало ответов, но интересоваться такой частью жизни собственно мужа, сколь возможно – это нормальное агрегатное состояние для любящей жены (в понимании Реганы), тем более, что сейчас это становилось еще и своего рода прелюдией, – И что за человек рассказал тебе об оппозиции?
Ей было несколько непросто это представить, насколько аккуратно и вообще как именно строить беседу, чтобы выведать взгляды гипотетического кандидата, оценить его искренность, не спугнуть рассказом о существовании оппозиции, не выдать себя, если кандидат окажется глубоко правоверен. Никлас, посвящая в свою тайну ее, все же был в несколько иных условиях, чем случайные знакомцы. Хотя, возможно, агитаторы оппозиции тоже исправно тратят месяцы на то, чтобы сдружиться, подвести в беседе мягко, проверить доступную, да и не самую доступную информацию. Регана умела трезво оценить себя, она, конечно, журналист и манипуляция словами – ее работа, но для такой деятельности она казалась себе недостаточно тонкой и чуткой.
Даже для одного серьезного разговора вот с Ником, например, она совершенно точно была недостаточно чуткой, уж во всяком случае к элементу серьезности. И она тоже не собиралась отнимать свою руку, наоборот, скользнула ею повыше.
Ничего не могла с собой поделать, они ведь все таки почти целый день не виделись.